Поговорки о родословной. Классный час "помни корни свои". Это твой дом

Сборник статей и материалов посвященный деревне Любощь и местам ее окружающим.

Высказывания по поводу генеалогии и о генеалогии.

Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века,
По воле Бога самого,
Самостоянье человека, -
Залог величия его.

Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости.

Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837)

Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, что бы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

Второзаконие 5:16 (пр. 1000 лет д.Р.Х.)

Вот, Я пошлю к вам Илию пророка перед наступлением дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы Я, придя, не поразил земли проклятием.

Малахия 4:5,6 (пр. 500 лет д.Р.Х.)

Генеалогия есть история того или иного рода во всех проявлениях жизни.

Леонид Михайлович Савелов (1868-1947)

Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай свой взор на зады, чем сбережёшь себя от знатных ошибок.

Козьма Петрович Прутков (1803-1863)

Каждый несёт в своей крови и в нервных клетках смутную память обо всём, что думали и чем волновались предки. Душа не более, как тысячеголосный хор предков. И каждый из нас, сам того не замечая, действует не как личность, а как порода!

Письма к русской нации. 1911

Как у животного, так и у человека имеют место процессы ухаживания, спаривания, постройки гнезда, выращивания детей и освобождения их для самостоятельной жизни…. Критическое же различие между человеком и животным состоит в том, что человек – единственное животное, учитывающее дальнее родство.

Jay Haley (1923-2007)

Именно, ушедшие от нас в другой мир предки выполняют роль наших ангелов хранителей. Они продолжают быть сопричастны к земным делам и сохраняют свою земную эмпирическую сущность, пока помнят их добрые дела и поступки. Их силы по защите нас, их возможности предостеречь нас от ошибок во многом определяются тем, насколько хороша наша связь с ними, связь через память! Воспоминая все лучшее о наших предках, мы как бы достраиваем ту часть моста, по которому может прийти их помощь. Чем о большем количестве предков мы помним, чем более конкретна эта память, тем больше потенциал сил хранящих нас. Подобно тому как наша любовь к Богу нужна прежде всего не ему, а нам, точно так же и наша любовь к ушедшим от нас предкам, является путем нашего взаимодействия с ними.

История родов отражает вечный конфликт человеческого бытия: рост индивидов, их достижений, с одной стороны, и слабости, неудачи отдельных лиц, обремененность смертью – с другой. Поэтому говорить о бессмертии личности можно лишь через посредство опыта и памяти в поколениях ее потомков.

Михаил Васильевич Борисенко.

Не забывайте рода своего, прошлого своего, изучайте своих дедов и прадедов, работайте над закреплением их памяти. Старайтесь записывать все, что можете о прошлом рода, семьи, дома, обстановки, вещей, книг.
... Пусть вся история рода будет закреплена в вашем доме, и пусть все около вас будет напитано воспоминаниями, так чтобы ничего не было мертвого, вещного, неодухотворенного.

Павел Александрович Флоренский (1882-1937).
Завещании моим детям.

Не родители, а скорее генеалогии родителей (деды прадеды, бабки и прабабки) являются подлинными прародителями детей и больше объясняют их индивидуальность, чем они сами, непосредственные итак сказать случайные родители….

Не только тело ребенка, но и его душа происходят из ряда предков, поскольку этот род индивидуально отличен от коллективной души человечества.

Carl Gustav Jung (1875-1961)

Род есть некое повествование, каждый член которого есть фраза этого текста. Человек вырванный из контекста истории рода столь же безсмысленен как и фраза выдранная из текста. Так же как и выдранная фраза этот человек готов приобретать любые смыслы кроме истинного, так как истинный смысл может быть понятен только в истинном изначальном контексте. Понимание смысла фразы и смысла жизни человека может быть достигнуто только через понимание контекста в котором они были созданы, через понимание предыдущего и последующего текста.

Сергей Владимирович Кочевых

Жизненная задача всякого - познать строение и форму своего рода, его задачу, закон его роста, критические точки, соотношение отдельных ветвей и их частные задачи, а на фоне всего этого - познать собственное свое место в роде и собственную свою задачу, не индивидуальную свою, поставленную в себе, а свою - как члена рода как органа высшего целого. Только при этом родовом самопознании возможно сознательное отношение к жизни своего народа и к истории человечества.

Павел Александрович Флоренский (1882-1937).

Нам же простым гражданам несущим трудовою жизнью своей тяжесть государственности, нельзя не прислушиваться к вечным заветам. Мы хорошо знаем, что эта святыня народная – Родина – принадлежит не нам только, живым, но всему племени. Мы – всего лишь третья часть нации, притом наименьшая. Другая необъятная треть – в земле, третья на небе, и так же нравственно столь же живы, как и мы, но кворум всех решений принадлежит скорее им, а не нам. Мы лишь делегаты, так сказать, бывших и будущих людей, мы их оживленное сознание, - следовательно, не наш эгоизм должен руководить нашей совестью, а нравственное благо всего племени.

Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918).
Письма к ближним. СПб., 1913.

Гуляет по интернету несколько эвристическое толкование смысла каждого поколения, которое, возможно, кому то окажется полезным.

Семь поколений символизируют его семь энергетических уровней. Каждое поколение формирует в нашей жизни определенные аспекты:

Первое поколение - это вы.

Второе поколение - ваши родители – их два человека, они – формируют тело, здоровье, передают семейные сценарии.

Третье поколение - две бабушки и два дедушки – 4 человека – отвечают за интеллект, способности, таланты.

Четвертое поколение - четыре прабабушки и четыре прадедушки – 8 человек – хранители гармонии, радости в жизни и материального благополучия.

Пятое поколение - родители прадедов – 16 человека – отвечают за безопасность в жизни.

Шестое поколение - деды прадедов – 32 человека – обеспечивают связь с традициями. 32 человека шестого поколения символизируют 32 зуба, где каждый зуб связан с каждым предком. Если у вас есть проблемные зубы, стоит наладить отношения с предками.

Седьмое поколение - прадеды прадедов – 64 человека – отвечают за страну, город, дом, в котором мы живем.

Если 64 человека разобрать по цифрам, то вот что получается: 6+4 = 10, 1+0 = 1 – Снова первое поколение. Таким образом, замыкается круг рода семи поколений.

Для того, чтобы наладить отношения со своим родом, прежде всего, нужно узнать имя каждого человека, его жизнь и судьбу. В наших руках получить поддержку своего рода, благословение на исполнение самых заветных желаний.

Управление будущим всегда осуществляется на основе изменений прошлого. Будущее будит таким, какое у вас есть представление о прошлом. Не осмыслив истинную историю, ты никогда не поймешь ничего

Виктор Алексеевич Ефимов (1948 -)

Иметь свою историю означает распоряжаться прошлым, подчинять себе традицию.

Николай Александрович Морозов (1854-1946).

Мы, русские, относимся с пренебрежением к своему фамильному прошлому. Большинство своими предками не интересуется и вряд ли знает свою родословную далее дедов, степень уважения к которым, обыкновенно, соизмеряется с тем состоянием, которое они оставили. Историческое самосознание, столь необходимое для великого народа не придет до тех пор, пока не установится духовная связь между потомками и предками, сокрытыми в глубине веков.

Петр Иванович Кречетов (1873 – после 1910)
Материалы для описания Орловской губернии. Рига 1905.

Россия далеко отстала от других цивилизованных стран и в этом отношении стоит на последнем месте, имея сравнительно небольшую генеалогическую литературу. Мы не знаем ни одного маломальски культурного народа в мире, который бы так мало обращал внимания на свое прошлое, так мало бы ценил прошлое деяние своих предков, как это делает великий русский народ, у которого мы замечаем полное отсутствие самосознания, самоуважения и вследствие этого самопознания.

Леонид Михайлович Савелов (1868-1947)
Лекции по русской генеалогии, читанные в Московском археологическом институте. Первое полугодие. М., 1908.

Только народы совершенно грубые бывают равнодушны к своему прошедшему; забота о существовании подавляет у них все другие интересы. Но чем высшую степень образования занимает народ, тем больше он принимает участия в исследовании своей старины.
Если Россия не займется изучением своей древнейшей старины, то она ни исполнит своей задачи, как образованного государства. Дело это уже перестало быть народным: оно делается общечеловеческим.

Karl Ernst von Baer (1792-1876). Franz Anton Schiefner (1817-1879).

Я убежден, что наши более отделенные и, несомненно, более культурные потомки не поблагодарят нас за наше преступное пренебрежение к старине своего народа, что наступит и у нас в России такое время, когда у ее сынов возродиться доброе историческое чувство, появится национальное самосознание и необходимость самопознания...

Леонид Михайлович Савелов (1868-1947).
Выдающийся русский генеалог

У рабов нет истории.

Как нет истории у проигравших (читай рабов, то есть проигравших оставленных жить на условиях победителей).

Рабы-проигравшие, это сущности выключенные из истории (читай памяти людей). У них нет прошлого, настоящего и не может быть будущего без изменения ситуации, потому что не они пишут правила, и соответственно, у них нет доступа к истории.

И все таки, они включаются во временной континиум победителей (пока они им нужны живущими, как корм), которые и прописывают им приятные картины прошлого, будущего, из которых как бы вытекает почему они должны выполнять предписанные им правила жизни в настоящем.

Поэтому история есть только у принимающих решения в прошлом, настоящем и намеревающихся это делать в будущем. Хотя и тут есть ловушка, победители бояться своего корма и поэтому используют свою монополию на правду не только для создания мифов для корма, но и для уничтожения настоящей истории своих побед, дабы она не стала достоянием корма, им важно убедить корм, что быть кормом это хорошо и горячее историческое желание самого корма.

Получается, что настоящая история не нужна никому, все то ее бояться, и властьимущие, и корм (корму не нужна правда, так как одним из принципиальных условий на которых ему даруется жизнь, есть принятие правил и истории победителей).

Реальная история чаще всего не совпадает с мифами и фантазиями людей, поэтому ее могут воспринимать только смелые и мужественные люди.

Работать с историей, ее изучать и сохранять могут только способные принимать решения, то есть максимально самовластно реализовать свободу выбора, могут только те, кто обладает наибольшей полнотой экономической свободы, производной от которой являются все остальные свободы, в частности, свобода обладания СВОЕЙ историей.

Наличие СВОЕЙ, личной, индивидуальной, персональной истории является маркером наличия свобод, наличие личности, персоналии, субъектности, и, соответственно, наоборот.

Изучение и сохранение генеалогии и истории, и в конце концов конституирование СВОЕЙ истории, является важным шагом на пути к обретению свободы. В данном случае это путь воздействия на причину через следствие. Но это работает.

Сегодня пока имеются уникальные возможности для изучения генеалогии, которых не было никогда в истории человечества. Не стоит упускать этот шанс.

Сергей Владимирович Кочевых

Власть состоит в том, что бы разорвать сознание людей на куски и составить в таком виде в каком ей угодно. Прошлое запрещено. Почему. Потому, что оставляя человека без прошлого, мы оставляем его без семьи, без детей, без друзей. Не будет другой верности кроме партийной верности. Не будет иной любви кроме любви к старшему брату. Остальные радости будут уничтожаться. Жизнью мы управляем на всех уровнях. Человеческую натуру создаем мы. Люди бесконечно податливы. Человечество беспомощно как скот.
- Я знаю, что вас ждет крах. Во вселенной есть дух.
- И что же это за дух.
- Не знаю, человеческий дух.
Цитата из кинофильма «1984»

Все эти Полтавы и Измаилы, Сенатская площадь и журнал «Современник», Петербург и муки Раскольникова – это все не про нас. Где-то отдельно жили двести – триста тысяч других людей. Это их жизнь, их история, их Россия. А десятки миллионов жили другой жизнью.

Если мы хотим понять себя, то чтение школьного учебника по истории не дает ровно ничего. Это учебник по истории русского государства и его недальновидной, склочной «элиты». Эта история ничего нам про нас не объясняет. А история (на)рода еще не написана. И если мы хотим понять, кто мы, откуда и как мы такие появились, то ее нужно написать. Обязательно.

Свободный пересказ цитаты из работы Альфреда Рейнгольдовича Коха (1961-)

Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900).
Сочинения в 2-х томах. Том 2. Стр. 619-621. М., 1989.
Тайна прогресса.
1897 год.

Знаете ли вы сказку?

В глухом лесу заблудился охотник; усталый, сел он на камне над широким бурливым потоком. Сидит и смотрит в темную глубину и слушает, как дятел все стучит да стучит в кору дерева. И стало охотнику тяжело на душе. “Одинок я в жизни, как в лесу,- думается ему,- и давно уж сбился с пути по разным тропинкам, и нет мне выхода из этих блужданий. Одиночество, томление и гибель! Зачем я родился, зачем пришел в этот лес? Какой мне прок во всех этих перебитых мною зверях и птицах?” Тут кто-то дотронулся до его плеча. Видит: стоит сгорбленная старуха, какие обыкновенно являются в подобных случаях, - худая-худая, а цветом как залежавшийся цареградский стручок или как нечищеное голенище. Глаза угрюмые, на раздвоенном подбородке два пучка седых волос торчат, а одета она в дорогом платье, только совсем ветхом, - одни лохмотья. “Слышь, добрый молодец, есть на той стороне местечко - чистый рай! Туда попадешь - всякое горе забудешь. Одному дороги ни в жизнь не найти, а я прямехонько проведу, - сама из тех мест. Только перенеси ты меня на тот берег, а то где мне устоять поперёк течения, и так еле ноги двигаю, совсем на ладан дышу, а умирать-то - у-ух как не хочется!” Был охотник малый добросердечный. Хотя словам старухи насчет райского места он совсем не поверил, а вброд идти через раздувшийся ручей было не соблазнительно, да и старуху тащить не слишком лестно, но взглянул он на нее, - она закашлялась, вся трясется. “Не пропадать же, - думает, - древнему человеку! Лет за сто ей, наверное, будет, сколько тяготы на своем веку понесла, - нужно и для нее понатужиться”. “Ну, бабушка, полезай на закорки, да кости-то свои к нутру подтяни, а то рассыплешься, - в воде не соберешь”. Вскарабкалась старушка к нему на плечи, и почувствовал он такую страшную тяжесть, точно гроб с покойником на себя взвалил, - едва шагнуть мог. “Ну, думает, - теперь уж на попятки стыдно!” Ступил в воду, вдруг как будто не так тяжело, и там с каждым шагом все легче да легче. И чудится ему что-то несодеянное. Только он шагает прямо, смотрит вперед. А как вышел на берег да оглянулся: вместо старухи прижалась к нему красавица неописанная, настоящая царь-девица. И привела его на свою родину, и уже он больше не жаловался на одиночество, не обижал зверей и птиц и не искал дороги лесу.

В каком-нибудь варианте всякий знает эту сказку, знал ее и я еще с детства, но только сегодня почувствовал за нею совсем не сказочный смысл. Современный человек в охоте за беглыми минутными благами и летучими фантазиями потерял правый путь жизни. Перед ним темный и неудержимый поток жизни. Время, как дятел, беспощадно отсчитывает потерянные мгновения. Тоска и одиночество, а впереди - мрак и гибель. Но за ним стоит священная старина предания - о! в каких непривлекательных формах - но что же из этого? Пусть он только подумает о том, чем он ей обязан; пусть внутренним сердечным движением почтит ее седину, пусть пожалеет о немощах, пусть постыдится отвергнуть ее из-за этой видимости. Вместо того, чтобы праздно высматривать призрачных фей за облаками, пусть он потрудится перенести священное бремя прошедшего через действительный поток истории. Ведь это единственный для него исход из его блужданий - единственный, потому что всякий другой был бы недостаточным, недобрым, нечестивым: не пропадать же древнему человеку!

Не верит сказке современный человек, не верит, что дряхлая старуха превратится в царь-девицу. Не верит - тем лучше! Зачем вера в будущую награду, когда требуется заслужить ее настоящим усилием и самоотверженным подвигом? Кто не верит в будущность старой святыни должен все-таки помнить ее прошедшее. Отчего не понесет он ее из почтения к ее древности, из жалости к ее упадку, из стыда быть неблагодарным. Блаженны верующие: еще стоя на этом берегу, они уже видят из-за морщин дряхлости блеск нетленной красоты. Но и не верящие в будущее превращение имеют тоже выгоду - нечаянной радости. И для тех, и для других дело одно; идти вперед, взяв на себя всю тяжесть старины.

Если ты хочешь быть человеком будущего, современный человек, не забывай в дымящихся развалинах отца Анхиза и родных богов. Им был нужен благочестивый герой, чтобы перенести их в Италию, но только они могли дать ему и роду его и Италию, и владычество мира. А наша святыня могущественнее Троянской, и путь наш с нею дальше Италии и всего земного мира. Спасающий спасется. Вот тайна прогресса,- другой нет и не будет.

Виктор Петрович Астафьев (1924-2001).

ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН

Задами пробрался я к нашему дому (55°57"37.6"N 92°34"21.9"E). Мне хотелось первой встретить бабушку, и оттого я не пошел улицей. Старые, бескорые жерди на нашем и соседнем огородах осыпались, там, где надо быть кольям, торчали подпорки, хворостины, тесовые обломки. Сами огороды сжало обнаглевшими, вольно разросшимися межами. Наш огород, особенно от увалов, так сдавило дурниной, что грядки в нем я заметил только тогда, когда, нацепляв на галифе прошлогодних репьев, пробрался к бане, с которой упала крыша, сама баня уже и не пахла дымом, дверь, похожая на лист копирки, валялась в стороне, меж досок проткнулась нынешняя травка. Небольшой загончик картошек да грядки, с густо занявшейся огородиной, от дома полотые, там заголенно чернела земля. И эти, словно бы потерянно, но все-таки свежо темнеющие грядки, гнилушки слани во дворе, растертые обувью, низенькая поленница дров под кухонным окном свидетельствовали о том, что в доме живут.

Враз отчего-то сделалось боязно, какая-то неведомая сила пригвоздила меня к месту, сжала горло, и, с трудом превозмогши себя, я двинулся в избу, но двинулся тоже боязливо, на цыпочках.

Дверь распахнута. В сенцах гудел заблудившийся шмель, пахло прелым деревом. Краски на двери и на крыльце почти не осталось. Лишь лоскутки ее светлели в завалах половиц и на косяках двери, и хотя шел я осторожно, будто пробегал лишку и теперь боялся потревожить прохладный покой в старом доме, щелястые половицы все равно шевелились и постанывали под сапогами. И чем далее я шел, тем глуше, темнее становилось впереди, прогнутей, дряхлее пол, проеденный мышами по углам, и все ощутимее пахло прелью дерева, заплесневелостью подполья.

Бабушка сидела на скамье возле подслеповатого кухонного окна и сматывала нитки на клубок.
Я замер у двери.
Буря пролетела над землей! Смешались и перепутались миллионы человеческих судеб, исчезли и появились новые государства, фашизм, грозивший роду человеческому смертью, подох, а тут как висел настенный шкафик из досок и на нем ситцевая занавеска в крапинку, так и висит; как стояли чугунки синяя кружка на припечке, так они и стоят; как торчали за настенной дощечкой вилки, ложки, ножик, так они и торчат, только вилок и ложек мало, ножик с обломанным носком, и не пахло в кути квашенкой, коровьим пойлом, вареными картошками, а так все как было, даже бабушка на привычном месте, с привычным делом в руках.
- Што ж ты стоишь, батюшко, у порога? Подойди, подойди! Перекрешшу я тебя, милово. У меня в ногу стрелило… Испужаюсь или обрадуюсь – и стрельнет…

И говорила бабушка привычное, привычным, обыденным голосом, ровно бы я, и в самом деле, отлучался в лес или на заимку к дедушке сбегал и вот возвратился, лишку подзадержавшись.
- Я думал, ты меня не узнаешь.
- Да как же не узнаю? Что ты, бог с тобой!
Я оправил гимнастерку, хотел вытянуться и гаркнуть заранее придуманное: “Здравия желаю, товарищ генерал!”
Да какой уж тут генерал!
Бабушка сделала попытку встать, но ее шатнуло, и она ухватилась руками за стол. Клубок скатился с ее колен, и кошка не выскочила из-под скамьи на клубок. Кошки не было, оттого и по углам проедено.
- Остарела я, батюшко, совсем остарела… Ноги…
Я поднял клубок и начал сматывать нитку, медленно приближаясь к бабушке, не спуская с не глаз.
Какие маленькие сделались у бабушки руки! Кожа на них желта и блестит, что луковая шелуха. Сквозь сработанную кожу видна каждая косточка. И синяки. Пласты синяков, будто слежавшиеся листья поздней осени. Тело, мощное бабушкино тело уже не справлялось со своей работой, не хватало у него силы заглушить и растворить кровью ушибы, даже легкие. Щеки бабушки глубоко провалились. У всех у наших вот так будут в старости проваливаться лунками щеки. Все мы в бабушку, скуласты, все с круто выступающими костями.
- Што так смотришь? Хороша стала? – попыталась улыбнуться бабушка стершимися, впалыми губами.
Я бросил клубок и сгреб бабушку в беремя.
- Живой я остался, бабонька, живой!..
- Молилась, молилась за тебя, - торопливо шептала бабушка и по-птичьи тыкалась мне в грудь. Она целовала там, где сердце, и все повторяла: - Молилась, молилась…
- Потому я и выжил.
- А посылку, посылку-то получил ли?
Время утратило для бабушки свои определения. Границы его стерлись, и что случилось давно, ей казалось, было совсем недавно: из сегодняшнего же многое забывалось, покрывалось туманом тускнеющей памяти.
В сорок втором году, зимою, проходил я подготовку в запасном полку, перед отправкой на фронт. Кормили нас плохо, табаку и совсем не давали. Я стрелял курить у тех солдат, что получали из дому посылки, и пришла такая пора, когда мне нужно было рассчитываться с товарищами.
После долгих колебаний я попросил в письме прислать мне табаку.
Задавленная нуждой Августа отправила в запасной полк мешочек самосада. В мешочке оказались еще горсть мелко нарезанных сухарей и стакан кедровых орехов. Этот гостинец – сухаришки и орехи – зашила в мешок бабушка.
- Дай-кось я погляжу на тебя.
Я послушно замер перед бабушкой. На дряхлой щеке ее осталась и не сходила вмятина от Красной Звезды – по грудь мне сделалась бабушка. Она оглаживала, ощупывала меня, в глазах ее стояла густою дремою память, и глядела бабушка куда-то сквозь меня и дальше.
- Большой-то какой ты стал, большо-ой!.. Вот бы мать-то покойница посмотрела да полюбовалась… - На этом месте бабушка, как всегда, дрогнула голосом и с вопросительной робостью глянула на меня – не сержусь ли? Не любил я раньше, когда она начинала про такое. Чутко уловила – не сержусь, и еще уловила и поняла, видать, мальчишеская ершистость исчезла и отношение к добру у меня теперь совсем другое. Она заплакала не редкими, а сплошными старческими слабыми слезами, о чем-то сожалея и чему-то радуясь.
- Жизня-то какая была! Не приведи господи!.. А меня бог не прибирает. Путаюсь под ногами. Да ведь в чужую могилку не заляжешь. Помру скоро, батюшко, помру.
Я хотел запротестовать. Оспорить бабушку и шевельнулся уже было, но она как-то мудро и необидно погладила меня по голове – и не стало надобности говорить пустые, утешительные слова.
- Устала я, батюшко. Вся устала. Восемьдесят шестой годок… Работы сделала – иной артели в пору. Тебя все ждала. Жданье крепит. Теперь пора. Теперь скоро помру. Ты уж, батюшко, приедь похоронить-то меня… Закрой мои глазоньки…
Бабушка ослабела и говорить ничего уже не могла, только целовала мои руки, мочила их слезами, и я не отбирал у нее руки.

Я тоже плакал молча и просветленно.

Вскорости бабушка умерла.

Мне прислали на Урал телеграмму с вызовом на похороны. Но меня не отпустили с производства. Начальник отдела кадров вагонного депо, где я работал, прочитавши телеграмму, сказал:
- Не положено. Мать или отца – другое дело, а бабушек, дедушек да кумовей…
Откуда знать он мог, что бабушка была для меня отцом и матерью – всем, что есть на этом свете дорогого для меня! Мне надо было послать того начальника куда следует, бросить работу, продать последние штаны и сапоги, да поспешить на похороны бабушки, а я не сделал этого. Я еще не осознал тогда всю огромность потери, постигшей меня. Случись это теперь, я бы ползком добрался от Урала до Сибири, чтобы закрыть бабушке глаза, отдать ей последний поклон.

И живет в сердце вина. Гнетущая, тихая, вечная. Виноватый перед бабушкой, я пытаюсь воскресить ее в памяти, выведать у людей подробности ее жизни. Да какие же интересные подробности могут быть в жизни старой, одинокой крестьянки?

Узнал вот, когда обезножила бабушка и не могла носить воду с Енисея, мыла картошки росой. Встанет до свету, высыплет ведро картошек на мокрую траву и катает их, катает граблями, будто бы и исподину росой стирать пробовала, как житель сухой пустыни, копила она дождевую воду в старой кадке, в корыте и в тазах…

Вдруг совсем-совсем недавно, совсем нечаянно узнаю, что не только в Минусинск и Красноярск ездила бабушка, но и на моление в Киево-Печерскую лавру добиралась, отчего-то назвав святое местом Карпатами.

Умерла тетушка Апраксинья Ильинична. В жаркую пору лежала она в бабушкином доме, половину которого заняла после ее похорон. Припахивать стала покойница, надо бы ладаном покурить в избе, а где его нынче возьмешь, ладан-то? Нынче словами везде и всюду кадят, да так густо, что порой свету белого не видать, истинной правды в чаду слов не различить.

Ан, нашелся ладан-то! Тетка Дуня-Федораниха – запасливая старуха, развела кадильню на угольном совке, к ладану пихтовых веток добавила. Дымится, клубится маслянистый чад по избе, пахнет древностью, пахнет чужестранством, отшибает все дурные запахи – хочется нюхать давно забытый, нездешний запах.
- Где взяла-то? – спрашиваю у Федоранихи.
- А бабушка твоя, Катерина Петровна, царство ей небесное, когда на молитвы сходила в Карпаты, всех нас наделила ладаном и гостинцами. С тех пор и берегу, маленько совсем осталось – на мою смерть осталось…

Мамочка родная! А я и не знал такой подробности в жизни бабушки, наверное, еще в старые годы добиралась она до Украины, благословясь, вернулась оттуда, да боялась рассказывать об этом в смутные времена, что как я разболтаю о молении бабушки, да из школы меня попрут, Кольчу-младшего из колхоза выпишут…

Хочу, еще хочу знать и слышать больше и больше о бабушке, да захлопнулась за нею дверь в немое царство, и стариков почти в селе не осталось. Пытаюсь поведать о бабушке людям, чтоб в своих бабушках и дедушках, в близких и любимых людях отыскали они ее и была бы жизнь моей бабушки беспредельна и вечна, как вечна сама человеческая доброта… Нет у меня таких слов, которые смогли бы передать всю мою любовь к бабушке, оправдали бы меня перед нею.

Знаю, бабушка простила бы меня. Она всегда и все мне прощала. Но ее нет. И никогда не будет.